Страна готова совершить прорыв в информационную экономику — но все еще упорно отказывается это сделать.

В 2008 г, казалось, что Энрике Рейно (Enrique Reynaud) поймал шар-птицу за хвост. Маститый профессор молекулярной биологии самого большого и ведущего университета Мексики собирался открыть первую собственную компанию — Biohominis. Это был мексиканский вариант фирмы 23andMe— лаборатории, которая могла предоставить клиенту важную информацию о его генетической предрасположенности к гипертонии, диабету и другим заболеваниям.

Во многом Biohominis была кульминацией мексиканской традиции в биотехнологии, которая ведет свою историю с лауреата Нобелевской премии мира Нормана Борлоуга (Norman Borlaug), который здесь, недалеко от озера Тескоко, положил начало «зеленой революции». Деятельность компании Biohominis отчасти базировалась на полимеразных цепных реакциях, используемых при генетическом тестировании, кроме того, разрабатывались методы выявления рака, проблем с обменом веществ и вирусов у человека и животных,

С этой целью в компании Biohominis собралась блистательная группа генетиков. Мария Тереса Тусье Луна, специалист по генетике диабета второго типа— по числу страдающих этой болезнью на 100 тыс. жителей Мексику можно сравнить только с США, — была советником. Исабель Тусье Луна, эксперт в области церебральных нарушений. регулярно печатавшаяся в журнале Nature Biotechnologyt занимала должность исполнительного директора компании. Эдуардо Валенсия Родригес (Eduardo Valencia Rodriguez), основатель одной из крупнейших мексиканских строительных компаний, занимающихся возведением производственных помещений для фармацевтики, возглавил деловую сторону проекта. Даже мексиканское правительство поддерживало фирму. За несколько лет до ее основания высокопоставленные чиновники правительства в частных беседах говорили Рейно, что такие компании, как Biohominis. — именно то, что требуется Мексике для того, чтобы из источника дешевой рабочей силы превратиться в технологического лидера. Правительство даже подкрепило эту поддержку наличными , внеся примерно $500 тыс., чтобы дать компании первоначальный импульс.

Но этого было недостаточно. Мексика в итоге оказалась жестокой по отношению к Рейно и его коллегам. Спустя два года после начала работы компания Biohominis объявила себя банкротом. Каждый из членов «команды мечты» пошел своим собственным путем.

Как могла компания ц имевшая все возможности для того, чтобы преуспеть, прийти к такому печальному финалу? Случай с Biohominis показывает, как трудно привнести культуру инноваций в страну, которая по характеру деятельности во многом представляет собой антитезу восприимчивой к новым идеям меритократической Кремниевой долине. Несмотря на имеющиеся в стране активные научные кадры, Мексике до сих пор не удалось превратить свои ноу-хау и научные таланты в продукты, технологии и новые предприятия национальной промышленности. Мексика — не единственная страна со средним уровнем доходов, отчаянно пытающаяся вырваться из порочного крута несоответствия между тяжелым трудом одних и огромным богатством других. Но, возможно, более, чем какая-либо другая из развивающихся стран, Мексика готова, и уже давно, к тому, чтобы совершить прорыв к информационной экономике, — однако все еще упрямо отказывается это сделать.

Динамичная, но погрязшая в рутине

Экономика Мексики уже многие годы ставит в тупик экспертов. Национальный автономный университет Мексики, о котором часто говорят как о кузнице национального среднего класса страны, — один из самых крупных университетов в Западном полушарии, в котором учится более 300 тыс. студентов, имеющий значительную научно-исследовательскую базу. Согласно официальным данным, из стен институтов Мексики ежегодно выходят 130 тыс. новых инженеров и техников. Мексиканские ученые изобрели одну из ранних систем цветного телевидения, противозачаточные пилюли и помогли обнаружить озоновую дыру.

И, тем не менее, почти во всех заметных отношениях занимавшие когда-то лидирующие позиции мексиканские научные институты стояли на месте, тогда как конкуренты в других странах постепенно их обходили, Аргентина и Чили уже наступают Мексике на пятки. Бразилия тратит в три раза больше на науку и технику, и ее университеты сегодня ранжируются выше, чем мексиканские. В пересчете на 100 тыс. жителей Южная Корея посылает в десять раз больше студентов учиться в университеты США, а в Турции публикуется почти в два раза больше статей. Между тем жуткая война между торговцами наркотиками разрывает север Мексики на части, коррупция зашкаливает, а патенты и новые компании рождаются ни шатко ни валко.

Этому качеству инноваций в Мексике — когда-то динамичной, но погрязшей в рутине, — отведена значительная часть в президентской платформе избранного недавно Энрике Пеньи Ньето. Он обещал сделать Мексику более технологически развитой, превратить в страну, которая культивирует фокусирующуюся на инновациях, базирующуюся на знаниях экономику. Начать он планирует с финансов; на науку и технику Мексика тратит жалкие 0,4% своего валового внутреннего продукта, США выделяют на эти цели в семь раз больше относительно своего ВВП.

Но нарушения нормального инновационного процесса более глубоки и затрагивают более широкий круг вопросов, нежели одни лишь финансы. Инновации в Мексике тормозятся на трех различных стадиях: в самом начале, когда изобретение существует лишь в виде зародыша идеи; на среднем этапе, когда ученые и инженеры собираются организовать компанию, которая доведет идею до завершения; и в самом конце, когда идея терпит неудачу и пора начинать все с начала. Компания Biohominis столкнулась с проблемами на средней стадии, поэтому рассказ мы начнем именно отсюда.

Застрявшая на середине пути

К тому времени, когда Рейно и его партнеры истратили деньги, которые им выделило федеральное правительство, они уже начали получать доход от продажи нескольких успешных продуктов. Они обратились к частным инвесторам, которые поддержали бы их наплаву, пока компания станет устойчивой. Но финансировать их никто не захотел. В большинстве инвестиционных компаний не смогли понять суть того, что Biohominis собиралась им предложить. «Когда они слышали слово "технология", они думали, что мы из Бангалора и разрабатываем программное обеспечение. Им нужны были фабрики программного обеспечения, поскольку это все, что они в состоянии понять. Им нужны автоперевозчики и логистические компании, — рассказывает Рейно. — Если ты хочешь получить деньги от инвесторов в Мексике, собери бригаду по мытью полов: такой бизнес они понимают».

Отсутствие денег — не самая большая проблема. Экономика Мексики, которая по объему ВВП занимает десятое место в мире ($1,2 трлн), неизменно демонстрирует замечательный рост не нише 3,5% в год. Карлос Слим (Carlos Slim), самый богатый человек в мире, — мексиканец. Однако даже те немногочисленные компании, которые проявили интерес к Biohominis, хотели иметь гарантированную ежегодную прибыль в размере 20% (непомерно высокая ставка для любого рынка и абсолютно неподъемная для вновь созданной компании в сфере высоких технологий) или же получить большую долю акций.

Вариант финансирования, предложенный компании Рейно, совсем не похож на тот венчурный капитализм, который мы видим в США. В Калифорнии и других штатах венчурные капиталисты— это клей, который соединяет идеи, и смазка, которая позволяет им свободно двигаться вперед. Они хорошо разбираются в соответствующей области науки и организуют связь с лабораториями и университетскими кафедрами. Но самое главное то, что они одновременно делают ставку на множество компаний (большая часть из которых так ничего и не добьется) и просто отходят в сторону, если те терпят неудачу. Мексиканское негосударственное финансирование устроено совсем иначе. Сегодня в Мексике лишь около 15 венчурных фондов. Это прогресс по сравнению с 2008 г., когда таких фондов было всего два, однако лишь четыре из них могут рассматриваться в качестве серьезных игроков. В общей сложности в 2011 г. все эти фирмы инвестировали $469 млн в 25 проектов. В одном лишь районе залива Сан-Франциско, крупном мегаполисе США с населением 7 млн человек, в первом квартале текущего года было инвестировано 82,2 млрд.

Оказавшийся в безвыходном положении в поисках венчурного капитала Рейно снова обратился к правительству, которое выделило ему еще S500 тыс. Но правительства — ужасно неповоротливые венчурные капиталисты, и мексиканское в их ряду не исключение. Полученные деньги было невероятно трудно истратить. Компания Biohominis оплачивала счета на протяжении всего года (основную часть этих расходов Рейно и другие акционеры компании покрывали за счет личных займов), а дотацию получила лишь в его конце. Во избежание огромных налогов у компании оставались лишь месяц-другой на то, чтобы истратить деньги, выделенные навесь год. Она могла пустить эти средства только на лабораторные исследования и ни на что другое. Но даже тогда Biohominis вынуждена была заплатить налоги, которые в дальнейшем должны были быть ей возмещены.

Крупные компании, такие как Nestle или телекоммуникационный гигант Telmex, могут включить субсидии, подобные этой, в свои и без того раздутые бюджеты на НИОКР, и их совершенно не волнует график платежей, Но для начинающей компании, живущей каждым месяцем, эти ограничения оказались смертельными. Рейно не смог достаточно быстро истратить деньги и в то же время все больше залезал в долги, чтобы покрыть свои текущие расходы.

Несмотря на поддержку, высокую квалификацию сотрудников и быстрый рост доходов, в декабре 2012 г. компания Biohominis прекратила существование. В конечном итоге ее убило неплохое качество товара, не ошибки руководства и не рынок, но правительство, которое неуклюже пыталось ей помочь. Biohominis умирала медленно и печально, истекая кровью, сочившейся из тысячи ран, полученных в результате соприкосновения с законом.

«В Национальном автономном университете Мексики есть ученые высочайшей квалификации. Нотам нет никого, кто мог бы выстроить связи, возвести мосты и объединить различные направления, кто одинаково хорошо понимал бы и техническую, и деловую стороны. В этом-то и состоит уникальность венчурного капитализма», — отмечает Карлос Сантакрус (Carlos Santacruz), один из инвесторов, который работал как в Кремниевой долине, так и в Мексике.

Застопорившиеся на старте

В некотором смысле компании Biohominis повезло. По крайней мере, у нее были инвесторы, и до того как она села на мель, какой-никакой бизнес все же шел. Многим начинающим компаниям не удается выйти даже на этот уровень, поскольку с самого начала они натыкаются на культурологическую преграду: недоверие к национальной технике и комплекс неполноценности по отношению к северным соседям.

Когда мексиканским компаниям для решения той или иной проблемы требуются научные исследования, обычно они обращают свой взор на американские или европейские фирмы, в Существует давно уже созданный миф, что мы неспособны разрабатывать технику,— говорит Пилар Агилар (Pilar Aguilar), директор Endeavor Mexico, мексиканского отделения некоммерческой организации Endeavor Global которая поддерживает инновационный процесс в развивающихся странах. — Мы видели самые передовые технологии на основе новых химических процессов, а также в области искусственного разума. И первой реакцией со стороны мексиканского бизнеса, что мы сами неоднократно наблюдали, было: "В самом деле? Неужели все это сделано в Мексике? Неужели такое возможно?" Мы привыкли считать, что лучшая техника приходит к нам откуда-то еще».
Аналогично обладающие новыми идеями мексиканские ученые обычно сначала открывают свои компании за рубежом и лишь потом дома. Именно так и поступил Горацио Монтес де Ока (Horatio Montes de Оса), физик, получивший университетское образование в Мексике, но в настоящее время проживающий в Ирландии. Несколько лет назад он придумал материал, который, как он полагает, может оказаться полезным для протезирования связок и сухожилий (более подробные сведения он не раскрывает). Дальнейшей разработкой своей идеи он решил заняться в университетской лаборатории в штате Керетаро.

Но у руководства университета не было ни малейшего представления относительно того, как организовать с ним совместную работу. Не существовало никаких процедур или правил, касающихся партнерства с предпринимателем, пришедшим со стороны, и потребовались бы годы, чтобы такие правила установить. Такой же ответ он получил и от других мексиканских университетов. Монтесу де Оке, чьи родители были университетскими преподавателями, оставалось лишь пожать плечами. «В мексиканской системе высшего образования не созданы и не существуют институты, чтобы тиражировать капиталистическую систему, — говорит он. — Если вы предприниматель, то должны принять твердое решение и сказать: 'Ничего из этого не получится. Я хотел бы сделать это в Мексике, но я не могу ждать пять лет, чтобы закончить работу'».

В конце концов Монтес де Ока, чтобы довести свое изобретение до ума, организовал партнерство с одной из британских лабораторий. Все это довольно предсказуемо: у одного из сотен тысяч мексиканских ученых, живущих за пределами страны, родилась блестящая идея, и он в порыве сентиментальности, патриотизма или тоски по родине пытается принести эту идею домой. Но череда препятствий возвращает его (и всех их) назад в США и в Европу.

В большей части Мексики идея, что университеты должны помогать промышленности — проведением исследований или поддержкой новых компаний, — достаточно нова и не очень популярна. Известно, что зарплата профессоров зависит от стажа и числа публикаций, и не существует никаких стимулов получить патент или начать дело. Даже если они получат патент, наказание за нарушение патентных прав столь мягкое, что другая лаборатория может легко воспользоваться их идеей, В результате большая часть исследований— чисто теоретические, и правительство вынуждено обращаться к другим странам, когда* например, требуется вакцина от гриппа, как это и было во время вспышки эпидемии вируса гриппа H1N1 в 2009 г.

Луис Марин (Luis Marin), геофизик Национального автономного университета Мексики, наблюдает это ежедневно. В начале 1990-х гг.
Марин помог установить, что Чиксулуб, огромный кратер на краю полуострова Юкатан, — это место падения астероида, уничтожившего динозавров. Сегодня, по его словам, он публикует более трех статей в год — в восемь раз больше среднего числа по университету— и ведет побочный бизнес по контрактам с такими компаниями, как Coca-Cola, занимающимися поиском источников подземных вод для производства газировки. Когда его компания выросла, коллеги подвергли его остракизму. После нескольких лет работы с корпорацией в частном порядке он попытался перевести свой проект под крыло университета. Но когда каждое университетское подразделение отрезало свой ломоть, оказалось, что половина бюджета фирмы уходит на зарплату административным службам. Коллеги выступили против него, говоря, что он пытался обмануть отдельные подразделения. Проработав 23 года в университете, он впервые получил на аттестации негативную оценку, а ее результаты определяют уровень зарплаты на следующий год.

Качая головой в своем уютном офисе на юге Мехико, он говорит, что не знает, будет ли работать там в следующем году. Он вспоминает, что Гарри Стинбок (Нагту Steenbock), который в 1923 г. облучил продукты питания ультрафиолетом, за счет чего добавил им витамина D и помог лечить рахит, запатентовал этот метод и использовал свалившийся на него огромный доход для проведения дальнейших исследований. «Именно в этом направлении нам и следует двигаться. Но если я захочу истратить на это часть своего времени, я буду наказан. Даже не останусь при своих, а именно буду наказан, — подчеркивает Марин. — Для ученого нет очевидной финансовой выгоды патентовать что-либо. И денег меньше, и коллеги смотрят на вас искоса».

Не расположенная к риску культура

Возможно, самое большое препятствие, которое Мексика должна преодолеть — нетерпимость к рискам.

В калифорнийской Кремниевой долине неудача рассматривается как ступень к дальнейшему успеху. В Мексике «людям кажется, что когда они начинают инвестировать, они непременно должны войти в круг самых богатых семейств страны, что каждая компания, в которую они вложили деньги, быстро начнет раскручиваться и станет одной из самых крупных компаний Мексики, — говорит Пабло Слау [Pablo Slough), глава мексиканского отделения компании Google, — Но так не бывает. Чего, намой взгляд* не хватает— так это позиции золотой середины* желания попробовать, несмотря на риск».

Мексиканское отделение Google — небольшая часть калифорнийского интернет-гиганта— странным образом выглядит не совсем в свой тарелке в консервативном Мехико. Слау — приятный, харизматичный собеседник, которого по одежде и манере поведения можно принять за предпринимателя из Кремниевой долины. Он аргентинец по рождению, но постоянно инвестирует в мексиканские компании едва ли не из принципа. По словам Слау, исторически сложилось так, что крупнейшие компании в стране либо связаны с правительством (такие как нефтяной гигант Ретех), либо представляют собой бывшие государственные монополии (такие как Telmex). Этот перекошенный рынок, говорит он, порождает такую инвестиционную среду, которая пребывает в иррациональном ожидании гарантированной прибыли.

Недавно Слау вложил капитал в небольшое предприятие, которое придумало транспортабельные надувные игровые площадки для детей. Когда компания прогорела, он просто пожал плечами и занялся другим проектом. Но он был шокирован, когда узнал, что другие инвесторы сказали двум молодым выпускникам Стэнфордского университета, которые основали компанию, «Они выругали их бранными словами, — рассказывает Слау. — Потерпеть неудачу здесь означает конец всему. В США ты можешь открыть компанию, она прогорает — ну и бог с ней. Начни новое дело».

Возможно, по этой причине за прошедшие пять лет лишь 17 компаний провели первоначальное публичное размещение (ППР) своих акций на мексиканской фондовой бирже. Для сравнения: в первой половине текущего года нью-йоркская фондовая биржа провела 85 ППР.

Враждебно настроенные инвесторы или отсутствие таковых вообще, выводящие из себя ограничения и деловая культура, которой чужд риск, — причины того, что Мексика страдает самой сильной утечкой мозгов в мире. Мексика посылает учиться в США студентов и аспирантов больше, чем любая другая из стран Латинской Америки. Но когда талант уезжает за границу, существует вероятность, что он не вернется назад. Одно из исследований говорит, что более 70% мексиканцев, защитивших кандидатские диссертации, навсегда покидают страну.

Правительство Энрике Пеньи Ньето в курсе этой проблемы. Во время избирательной кампании 2012 г. представители правительства говорили, что собираются достучаться до некоторых активных сообществ ученых— бывших соотечественников, чтобы заручиться поддержкой мексиканцев, живущих за рубежом, наладив с ними партнерские отношения, или даже соблазнить некоторых из них вернуться домой. За исключением нескольких ведущих университетов и лабораторий Мексика не может соперничать с зарплатами и ресурсами, которые ученые находят для себя в США. «Если бы я мог работать в научно-исследовательском центре в Мексике, который позволил бы мне заниматься тем, чем я занимаюсь, тем, что вошло в мою кандидатскую диссертацию, или тем, что я хочу довести до конца, я бы остался в Мексике, — говорит Пабло Мендоса (Pablo Mendoza), президент Ассоциации мексиканских талантов в Великобритании, — Если бы мы имели возможность возвратиться к тому, что обладало бы потенциалом, который мы наблюдаем в других странах, многие из нас приехали бы назад».

Возможно, диаспора — действительно самый большой ресурс страны. Каждый мексиканский ученый, с которым мне довелось разговаривать, скажет, что он или она надеется однажды вернуться домой, чтобы поддержать мексиканскую науку. Десятки ассоциаций эмигрантов, родственных организации Мендосы, объединяют мексиканских ученых и предпринимателей от Новой Зеландии до Германии,

Зеленые побеги

Верная своей природе, Мексика тем не менее демонстрирует все больше примеров успеха в бизнесе. Согласно New York Times, в 2012 г. Мексика вошла в группу самых крупных в мире экспортеров ИТ-услуг — сразу же после Индии, Филиппин и Китая. Многие в Мексике, в их числе Бланка Тревиньо, генеральный директор международной ИТ-компании Softtek, убеждены, что страна находится накануне расцвета информационной экономики.

Исследовательские центры в Мексике, такие как Биотехнологический центр в Куэрнаваке и Центр автомобилестроения в Толуке, частично управляются Национальным советом по науке и технике (CONACYT) основным рычагом финансирования мексиканской науки (аналогично Национальному научному фонду в США). Хотя кое-кто утверждает, что правительство не может навязывать инновации, многим центрам CONACYT удалось преодолеть препятствия на старте вроде тех, с которыми столкнулись Горацио Мон-тес де Ока и Энрике Рейно. И хотя Мексика, когда потребуется вакцина от свиного гриппа, скорее всего, будет полагаться на США, Соединенные Штаты вскоре будут рассчитывать на Мексику, когда им понадобятся такие препараты, как противоядие от укусов скорпионов и пауков.

Будущее Мексики, возможно, зависит от того, насколько успешной будет кампания Пеньи Ньето по поддержке инноваций. Он хочет предстать чем-то вроде новой метлы, лидера, проводящего политику в духе Кремниевой долины. Однако в то же время он привел к власти партию, которая твердой рукой держала бразды правления на протяжении более чем 70 лет, используя деньги Национального совета по науке и технике ради получения политических выгод, — антитеза меритократическим, предпринимательским ценностям Кремниевой долины.

Но дело не только в Пенье Ньето. Все большее число мексиканцев открещиваются от модели с руководящей и направляющей ролью правительства и выдвигают новые идеи. И все чаще они сокрушают препятствия на своем пути. Рейно тоже не собирается сдаваться, «В течение трех с половиной лет, когда мы работали в полную силу, мы заработали около полутора миллионов песо (примерно $115тыс.),— говорит он.— И мы уже почти выбрались из Долины смерти» (так он образно называет пропасть между лабораторными исследованиями и рынком).

Готов ли Рейно начать все заново? «Да, — отвечает он. — Начал бы, если бы у меня была хорошая идея. Я многому научился, наследующий раз все будет по-другому».

Эрик Ванс (Eric Vance)
Перевод: А. П. Кузнецов